автор не против, что я выкладываю

Название: После
Автор: Inside
Бета: Draco
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Таня/Глеб
Жанр: Romance, POV
Размер: Мини.
Саммари: Если вашу мечту легко осуществить, то это фигня, а не мечта. © Ф. Бегбедер
Таймлайн: после БС
Предупреждения:
1. АУ (Гроттер доучилась в магспирантуре и не продолжила отношений с Ваней)
2. ООС взросления, Гроттер – фикрайтерская дура
3. Фик написан в трех прошедших временах: прошлое, прошлое-сегодня, прошлое после сегодня. (если кто понял, что я хочу сказать - снимаю шляпу перед этим мудрецом)
От автора: Нигде еще не видела отношений Тани и Глеба после свадьбы. Все заканчивается фразой «и жили они долго и счастливо». А вот каково это — жить с брутальным экс-некромагом? Перед вами — возможное развитие семейной жизни этой пары в трех небольших эпизодах.

Эпизод первый

Я могу смириться и ждать, как Лис –
И зевать, и красный, как перец чили
Язычок вытягивать; не учили
Отвечать за тех, кого приручили?
Да, ты прав: мы сами не береглись.
© Вера Полозкова.
 
    Мы просыпаемся в нашей крохотной квартирке на Тверском бульваре каждое утро, и первое, что ты делаешь — это варишь себе черный крепкий кофе и выходишь на балкон. Я много раз замечала, что там ты становишься другим. Под нами на своих потемневших от времени незастекленных лоджиях рисуют свои грустно-глубокие картины нео-художники. На их столах стоят ноутбуки, а на мольбертах вместо холста — некачественная бумага. Это те, кто зарабатывает себе на жизнь не картинами, а чем-то иным. И ты любишь за ними наблюдать, за этими несостоявшимися художниками, только потому, что они – художники, как и ты. А вот если посмотреть в окна, например, напротив нашей спальни, то можно увидеть настоящих бульварных художников, которые рисуют портреты с натуры. Только ты их не особо любишь. Никогда не задумывалась – почему?
   
    Итак, я открыла глаза этим мартовским утром и увидела Глеба у мольберта. Он стоял ко мне спиной, и я имела возможность созерцать его новую картину, от которой у меня мурашки поползли по коже. Впрочем, можно было уже и привыкнуть – она не первая в его коллекции картин «после» и вряд ли последняя.
    Сын заплакал в своей кроватке, и мне пришлось быстро встать, расставшись с мечтой немного поваляться. Глеб ненавидел любой шум – звуки мешали ему сосредоточиться. Я не раз предлагала Бейбарсову переехать в большую квартиру, но он всегда отказывался. А я, как всегда, предпочла не задумываться о причинах.
     Мы как будто стали жить в разных мирах: у нас с ребенком – один, наполненный звуками, повседневной суетой, заботами, памперсами-бутылочками-хозяйством; у Глеба же – совершенно иной, полный натянутой тишины, погруженности в себя, отрешенности от всего происходящего, и лишь изредка он позволял себе вспоминать о нас… нет, не о нас, только обо мне одной. И тогда я поняла: счастье давно не в часах и улыбках – оно в граммах. И эти граммы счастья были самыми ожидаемыми мной.  Иногда случалось, что Глеб приносил мне букет или завтрак в постель, но так редко... После рождения Ваньки все как-то вдруг изменилось: странная, непривычная, неожиданная ответственность сковала нас по рукам. Ну, точнее, меня. Глеб не пожелал стать отцом.
     Я до сих пор не могу понять, как это произошло — ведь некромаги не могут иметь детей, даже если они уже и не некромаги. Но тест показал две полоски, а через семь с половиной месяцев недоношенным ребенком появился на свет Ванечка. Я назвала сына по инерции — и назло высокомерному некромагу. Он не стал возражать или предлагать другие варианты, он просто брезгливо отвернулся, вмиг возненавидев и маленького Ваньку, и меня, и себя – это было заметно. Впрочем, себя он, наверное, ненавидел всегда.

     Нет, начиналось все хорошо. Каждый день существуешь среди тысяч людей, радуешься и веселишься, чувствуешь любовь окружающих. Проживаешь года, дни, минуты, секунды, а потом останавливаешься на минуту, всего на мгновение – обернуться на весь этот фарс – и понимаешь, что из всех них нужен тебе всего лишь один. Так было со мной. Глеб забрал меня из Тибидохса после окончания магспирантуры, купил нам квартирку на Тверском бульваре, и два года мы жили в полной эйфории. Он приносил мне букеты свежих роз, готовил еду (оказалось, он прекрасно готовит), возился со мной. Мы часто гуляли по ночам вместе, иногда забирались на крышу и пили там вино. Ночи, наполненные любовью и безумной страстью, пролетали незаметно. А иногда я засыпала на его коленях, и он накручивал на свои ухоженные пальцы мои кудряшки и улыбался. Часто он приносил мне завтрак в постель. Это было волшебно! Я забросила драконбол, друзей, знакомых: все, что связывало меня с магией — лишь бы Глеб не чувствовал себя уязвленным. И он ценил меня за это еще больше. Устроилась работать на «Телефон доверия», после утомительной смены Глеб встречал меня, и мы всегда шли пешком через несколько кварталов. Глеб иногда рисовал на заказ, его рисунки были популярны и имели хороший спрос. Так мы и жили. До одного прекрасного дня.
   
  Эпизод второй.

Я спросила: «Чего ты хочешь?»
Он сказал: «Быть с тобой в аду».
© А.Ахматова 
 
     Тем утром я еще в полусне почувствовала приступ сильной дурноты. Я вскочила с постели, разбудив резкими движениями спавшего Глеба, и помчалась в ванную. Еще через час все повторилось, и Глеб вызвал «скорую». Врачи, не найдя ничего удивительного в моем состоянии, рекомендовали «попить угольку» и что-то пробормотали про некачественные продукты.
     После ухода эскулапов я рискнула позавтракать. Через полчаса позавтракала второй раз, еще через час – третий. К обеду Глеб успел скормить мне все, что было в холодильнике, сходить в магазин за новыми продуктами и накормить меня еще раз пять.
     После ужина (второго, кажется) я упала в обморок. В этот раз «скорая» диагностировала гипотонический криз и истощение организма.
     «Бросайте вашу бескалорийную диету, девушка, а то сляжете с анорексией, и делов», - посоветовал пожилой фельдшер, вколов мне лошадиную дозу глюкозы.
     Нам осталось только проводить его недоуменными взглядами и списать все на магнитные бури. А вот через две недели мной овладело смутное беспокойство. Задержки – штука непредсказуемая, и причины у них всегда разные, но сложить два и два в этот раз мне удалось без ошибок. Отстояв три часа в районной поликлинике перед кабинетом женского врача, я получила направление на анализ крови и житейский совет купить тест-полоску. Результаты оказались положительными – и у теста, и у анализа.
      И все хорошее прекратилось. Ах, да, еще я узнала, что у некромагов бывают истерики. Глеб бегал по квартире и кричал «Как же так?! За что, за что?!», полностью перестав быть холодно-равнодушным ведьминым выкормышем и брутальным романтиком. Всего на пару часов. А затем резко повернулся ко мне и выдал голосом, полным холода:
     - Завтра я запишу тебя на аборт. Клиника частная, можешь не волноваться – сделают по высшему разряду.
     Вот тогда моя женская натура встала на дыбы. Я заявила, что буду рожать. Сначала мы молчали потому, что злились, потом – потому что было неловко нарушить молчание. А затем, когда всё более-менее улеглось, мы просто не смогли вспомнить язык, на котором когда-то понимали друг друга. Глебу стало на нас наплевать. Ребенок был недоношенным, но я была рада ему! Я любила тот крохотный кусочек счастья, что был у меня на руках.
     А Бейбарсову было все равно. Он лишь скривился, когда услышал первый крик Ванечки.
     По возвращении домой меня ждало равнодушие и презрение. Больше никаких завтраков в постель или прогулок под луной. Только — Ванька, Ванька, Ванька, и иногда домашние обязанности и скандалы этого недо-мужа. Глеб злился каждый раз, когда слышал его крики или плач. Я пыталась ему объяснить, что иначе – никак, но ничего не получалось. Однажды экс-некромаг запустил в меня сахарницей. Слава Древниру, она попала в стенку, но Ванька заплакал еще сильнее. Мне стало по-настоящему страшно, но я не могла уйти от него — ребенку был нужен отец, да и идти мне было некуда. Порвав с миром магии, я автоматически порвала отношения со всеми знакомыми.
     Да, как и все мои предшественницы и последовательницы, я решила терпеть и надеяться. Глеб погрузился с головой в рисование: ему всегда было плевать на других, но теперь он даже не трудился скрывать этого передо мной. Он мог уйти на несколько дней и даже не взять с собой телефон. Я ничего не говорила – все терпела, ждала чего-то. Мне было все равно, в принципе: на смену его инфантильным истерикам пришел зрелый пофигизм. Так стало проще, безопаснее. Я просто устала. От всего. И, если и раньше сын занимал почти все мое время, то теперь я старалась отдать ребенку время вдвойне – лишь бы ничего не оставалось себе.
     Глеба я перестала замечать сразу, как поняла, что не нуждаюсь в нем, не завишу от него.
     Все дни я проводила с сыном, устроилась на работу в компанию прямых продаж. Все стало лучше… да, определенно лучше, чем было еще пару месяцев назад. Бейбарсов уже не существовал для меня. Он просто проживал рядом. И иногда требовал чистую одежду. Самое важное — это сын, мой Ванька. Остального — просто нет. А было ли оно когда-нибудь?..

   Эпизод 3. Заключительный.

И не придет к тебе в твой самый черный час
Ее величество Любовь, как поворот в сюжете.
Так может быть, не стоит приручать
Тех, за кого не сможешь быть в ответе?..
   © Е.Войнаровская
   
     Рано или поздно бабочки в животе превращаются в нехилых тараканов в голове.
Началось все с банальной похоти. Казалось, за Глебом бегали все женщины Москвы. Я не ревновала, но мне было неприятно видеть, как они постоянно пользуются моей посудой, моей ванной, постелью...
     Затем пришла страсть некромагов (пусть хоть и бывших) ко всему мертвому и готичному. Глеб стал ходить на кладбища, пытаться восстановить магию; таскал домой какие-то ингредиенты, что-то варил, сушил, жарил-парил... Я терпела.
     Бейбарсов любил тишину, я же — музыку. Мы сидели по разным углам, потому что не могли пойти на уступки друг другу. Он — просто потому, что ему и в голову не приходило такое слово, я — назло ему. Говорят, лучше быть счастливой, чем гордой? Вот и пусть дальше говорят. Мне это знание не помогло.
     В итоге исчезли и женщины, и дохлые крысы-жабы, но Глеб продолжал оставаться холодным, и его обжигающая льдом страсть была мне неприятна. Например, вместо красных роз он приносил черные. Это напрягало. Вроде бы – внимание, но в то же время, оно не мне – себе в ежедневник, для галочки. Я укладывала Ваню, и мы с Глебом сразу ложились спать. Никакой нежности. Либо долгий, изматывающий секс, либо сон. Утром — завтрак в постель – только теперь ему. А мне – крупица иллюзии счастья, тот самый грамм. Обед тоже готовила я — Глеб рисовал, его не следовало тревожить. Он же, мать его, брутальный экс-некромагический художник. Его нельзя трогать вообще. Он — образец холодной красоты. Статуэтка. Поставить — и смотреть. Но ни в коем случае не трогать! Иначе вы рискуете сломать ее.
      Ужин мы стали иногда готовить совместно. И никаких лишних слов: не дай боги вывести его из себя! Он мог разозлиться и снова начать бросаться первым, что попадет под руку. А в целом, все стало нормально. Наверное, как у всех. Ноль нежности, ноль романтики… ноль жизни.
      Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь: им холодно, они прижимаются друг к другу, но, чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так – все ночи напролет. Ну, конечно, не  все люди, но те, что рискнули связаться с бывшими некромагами – точно.
      И вот, в один прекрасный день я поняла со всей жестокой простотой, что нет никакой моей поролоновой боли, привязанностей, страхов, никакого выбора и сомнений, и что больше даже не надо врать, потому что больше нет ничего и никого, есть только «сегодня», я и октябрь; за окном идет дождь, а мне пора бы успокоиться. Давно пора.
     Еще зимой я думала, что только я одна чувствую такое, но теперь я твердо знаю: я бесконечно маленькая частичка страдающего человечества. Хорошо, что большинство людей держат свою боль в себе, а то эта планета захлебнулась бы в слезах.