Название: Художник - состояние души
Автор: Frozen Dream (Дориана Брейн)
Персонажи: Алва, Дик, Кончита, Хуан
Рейтинг: G
Жанры: AU, Джен, Юмор
Предупреждения: OOC
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание: Собственно заявка: в стиле "мы его отмыли, отчистили, а он нам фигвамы рисует"
Посвящение: Лерире.
Примечания автора:1.Дик не травил Алву, 2.Идиотизм Окделла, как мне кажется, граничит с абсурдом.

Такая яркая краска… Такой пронзительно яркий цвет. Она появилась ниоткуда, эта странная пылающая надпись, провокационная, раздражающая и, что самое мерзкое, не оттирающаяся. Но будь надпись одна, это можно было бы пережить, но ведь рядом с алыми буквами была старательно нарисована карикатура, закрывать глаза на кою было никак нельзя.
Человечек был невысок и лупоглаз. В одной ручке-прутике была зажата бутылка, на которой виднелось таинственное «ЧК», в другой же – шпага, непропорционально длинная и тяжелая для тоненькой ручки.
И даже это можно было бы стерпеть, ибо данный рисунок в целом отражал искаженную, но действительность. Но было одно маленькое замечание: над потешной фигуркой пролетала нарисованная птичка, для надежности подписанная «вороном», которая бесстыдно гадила на плечо человечка. Это уже было грустно и оскорбительно.
Бедные слуги, сбиваясь и с ног, и с талига на кэналлийский, пытались оттереть то ворона, то человечка, то надпись, гласившую «Рокэ Алва подлец».
Надпись Алву, настоящего, а не нарисованного, откровенно забавляла. Он, ухмыляясь, согласился с утверждением и заявил, что, увы, но становиться святым в его возрасте уже вредно для здоровья.
Чем именно предполагаемая святость вредила здоровью Ворона не знал никто, но все в тайне считали, что причисление к лику святых Первого маршала может навредить самочувствию священников всего Талига.
В общем, к надписи была только одна претензия – написано обвинение в моральном уродстве было просто отвратительным почерком и отвратительной краской, которая вызывала у Рокэ мигрень, от коей он старательно лечился то «Черной кровью», то «Вдовьей слезой».

Но вернемся к гадящей птичке и портрету Алвы, который, судя по качеству краски, теперь увековечен и вынужден радовать глаз истинных талигойцев на протяжении столетий. Проблема в том, что сторонники Ракана не спешили толпой бродить по особняку Первого маршала Талига, что сразу же делало карикатуру совершенно бесполезной.
Но вообще-то, был все-таки один человек Чести, волею судьбы оказавшийся в доме герцога Алвы, но Дик Окделл не торопился высказывать свою радость по поводу такого потешного рисунка, сообразив, что подобное может для него кончиться плохо. Поэтому Повелитель Скал включил Придда и ходил с каменным лицом, на всякий случай обходя заклейменное крыло этажа стороной.

Искать негодяя, рискнувшего подшутить над ним, Рокэ не стал. А зачем, если и так знаешь, кто это сделал?
Ну как тут не догадаться, когда собственный оруженосец спускается к завтраку, а на его рубашке виднеется красное, очень говорящее, пятно. Пятнышко в целом было очень коварным, ибо располагалось вне зоны видимости герцога Окделла, зато все остальные могли видеть неряшливость Повелителя Скал во всей красе.
К обеду на смену заляпанной рубашке пришла новая, чистая и невинная, но Рокэ сделал зарубку на памяти.
Почему он не прижал нерадивого оруженосца к стене? Не пристрелил, не заставил оттирать дело его кривоватых ручонок и мстительной душонки? Он сам не знал. Не знал и не злился, разве что подумывал нанять Дикону учителя, который бы преподал ему уроки живописи…и хороших манер.

Прошло несколько дней, рисунок, который так и не сдался на милость слугам соберано, завесили огромной картиной, которую на всякий случай прибили к стене по всему периметру рамы.
Художественных недоразумений не появлялось – Дик, по всей видимости, решил залечь на дно, а Рокэ Алва, казалось, забыл об инциденте.

Так все продолжалось до того самого момента, пока Ворону за какими-то кошками не понадобилось отправить одно письмо.
В то утро Дик был вызван в кабинет своего монсеньора, который с ходу указал ему на стол, на котором лежал белоснежный, не тронутый чернилами, конверт. Ни адресата, ни отправителя. Сплошная загадка.

— Юноша, я хочу, чтобы вы лично доставили это письмо одному, без сомнения, достойному человеку.
Ричард удивленно посмотрел на Алву. Герцог Окделл разносит почту кэналлийского Ворона? Не велика ли честь? С каких пор это стало входить в обязанности оруженосца?

— И кому же я должен его доставить? – Звенящим голосом произнес Дикон.
— Валентину Придду.
Дику показалось, что в комнате закончился воздух, лицо Ворона стало каким-то расплывчатым, а пол слишком неустойчивым, как палуба корабля.
Герцог Окделл – не просто почтовый голубь герцога Алвы, так еще и таскает письма для герцога Придда, создания, который недостоин являться человеком Чести. Великолепно! Восхитительно!
— Вы серьезно? – Дик надеется на то, что Алва рассмеется и скажет о том, что ему, юноше, надо было видеть свое лицо.
— Разумеется. Вас что-то не устраивает?
— Но…но он же… Придд!
— Вот как? – Приподнял бровь Алва, — вас не устраивает его фамилия? Ваша тоже не слишком мелодично звучит, но что делать?
— Я…я… — Так и не сумев договорить, Дик схватил конверт со стола и вылетел из кабинета.

Ворон откинулся на спинку кресла и усмехнулся своим мыслям.

А вечером слуги вновь толпились у очередного художества неизвестного злопыхателя.
В этот раз той же раздражающей красной краской было намалевано нечто, отдаленно напоминающее сжатый кулак, большой палец был просунут между указательным и среднем пальцами, а на полу, под рисунком лежал белый конверт.
— Что же это творится… — пробормотал Хуан, с замиранием сердца дожидаясь пока один из слуг сбегает за соберано.
— И что же это такое? – наморщив нос, поинтересовалась Кончита, даже не пытаясь оттереть хоть немного.
— Нехороший жест нехороших северян, — хмыкнул незаметно подошедший Рокэ, — фигвам называется.
— Мы его на помойке нашли, отмыли, отчистили, а он нам фигвамы рисует, — недовольно буркнула кэналлийка.
Она уже догадалась, на чьей совести грязные стены, неподдающиеся отмыванию. Не по белому конверту, но по вскользь оброненному соберано «северян».

Дикон сидел у себя в комнате и кипел от негодования. Но на самом деле, ярость в его душе мешалась со злорадством и чувством удовлетворения.
Пусть теперь ломают голову кто сделал это!
Герцог Окделл улыбнулся, представив как Ворон, потеряв сон и покой, ищет следы негодника.
Какая чудесная месть за такое унизительное поручение!
Постучали. Когда Дик повернул ключ, открывая дверь, то увидел Кончиту, которая как-то странно на него посмотрела.
— Соберано просит вас к себе, дор Рикардо.
Дикон возликовал: наверное, эр окончательно зашел в тупик и ему нужен совет оруженосца.
Улыбка герцога Окделла стала по-настоящему злорадной. Юноша был уверен, что выглядит очень загадочно и устрашающе. Иначе как объяснить, что глаз служанки как-то странно задергался, а лицо немного перекосилось, выдавая бушующие в ее душе эмоции?
Величественно выплыв из комнаты и направившись по коридору, Дик уже не слышал смеха кэналлийской служанки за его спиной.

Эр Рокэ сидел в кресле, отпивая из бокала вино. Все как обычно.
Когда Дикон вошел в незапертую дверь, его немного огорчило невозмутимое лицо Ворона, но он тут же успокоился, вспомнив, что эр умеет справляться со своими эмоциями не хуже Придда.
— Юноша, вы, несомненно, талантливы, но кисть – не ваше. Смиритесь.
— Вы о чем, монсеньор? – растерялся Дик, враз теряя свой запал.
— О ваших рисунках на моих несчастных стенах. У вас денег на бумагу не было? Сказали бы…
— Я…я не понимаю…, — Ворон внимательно посмотрел на своего оруженосца, так, как умел только он, и Дик стушевался, — а как вы узнали? – пискнул он, понимая, что сдал себя со всеми потрохами.
— Как? Вы издеваетесь?
— Я…я неуловим!
— Вы идиот, — пожал плечами Алва, — за какими кошками конверт оставили?
— Что бы вы знали.
— Что там были вы?
— Нет! Что Окделлы не подносят письма Придду!
Рокэ откашлялся, нахмурив брови. Разговаривать с герцогом Окделлом было увлекательно, но порой сложно, ибо уловить логику в его действиях зачастую было невозможно, за неимением оной.
— Но этим вы выдали себя.
— Правда? – Искренне изумился Дик. До него стало доходить, глаза округлились, он в ужасе понял, что письмо было равносильно его родовому кольцу. Он выдал себя.
Заметив, что Ричард готов рвать на себе волосы, Алва заметил:
— Но, вообще-то, я понял это еще тогда, когда вы вышли к завтраку заляпанные краской.
— Но почему не сказали об этом? – Дикон уже был готов умирать, так отчего не поговорить с монсеньором на последок?
— Мне было скучно. И вам, как я понял.
— И… что будет теперь?
— Я бы выпил.
— Нет, со мной.
— Вы тоже можете.
— Но вы не накажете меня?
— Какой спрос с дураков, — негромко пробормотал Алва, а потом уже громче добавил, — нет, юноша. Вы развеселили меня.
— Эр Рокэ… хотите, я отнесу письмо?
В руке Ворона чудесным образом появился знакомый конверт, он надломил печать и достал белоснежный лист, сложенный пополам, который и протянул Ричарду.
— Эр Рокэ? – непонимающе воззрился юноша на монсеньора.
Алва сделал приглашающий жест, мол, читайте.
Неуверенно развернув лист, Дикон пораженно вчитался во всего одну строчку: «Я так и знал, юноша, так и знал. Вы неподражаемы».
— Что это значит?
— Вы оправдали мои надежды, Ричард. Налейте мне вина.

На ватных ногах Повелитель Скал направился к столу с бутылками, думая о том, что еще обдумает и свои поступки, и поступки монсеньора. Потом. Все потом.
А сейчас стоит выпить и забыть о том, что оттирать «северный фигвам», скорее всего, придется ему, и только ему.